Михаил Харит: «Мы живём в “договорной” реальности»
«Книжная лавка «Ревизора.ru» представляет второй роман Михаила Харита «Рыбари и виноградари. В начале перемен».
Автор: Ревизор.ru
С писателем беседует Ольга Балла-Гертман — литературный критик, эссеист, редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание-Сила», редактор отдела критики и библиографии журнала «Знамя».
В 2016 году в московском издательстве «Рипол-классик» вышла первая часть философского романа Михаила Харита «Рыбари и виноградари. Королева принимает по субботам». Пять лет спустя в том же издательстве появилось его продолжение: «Рыбари и виноградари. В начале перемен». Речь в огромном — размером примерно со всё мироздание — и многоохватывающем тексте шла ни много ни мало — о конце света и о том, как с ним справиться.
Ну да, очередной конец света, — хмыкнет искушённый читатель, навидавшийся апокалиптики разной степени художественности, которой наша с вами, измученная страхами и неврозами реальность даже перенасыщена. Не торопись, читатель, в этом случае дело гораздо сложнее. Автор предлагает собственную онтологию — подробно разработанную версию устройства мира в целом — и собственную же мифологию.
Как можно было ожидать, дилогия была немедленно замечена по обе стороны границы русского культурного пространства и вызвала бурную реакцию, породив как страстное увлечение ею (появились даже фан-клубы «Рыбарей и виноградарей»), так и не менее страстное раздражение и отторжение. Рецензий появилось множество, и не одних только положительных (к чему этот весьма интересно устроенный текст даёт много оснований), но и разгромных с призывами не читать этого никогда.
Всё это само по себе, возможно, не было бы так удивительно, если бы не знать, что автор — родившийся в 1955 году — до пятидесяти с лишним лет (первая книга «Рыбарей и виноградарей» была закончена в 2013-м) никакого профессионального отношения к художественной литературе не имел.
Фото: pokupki.market.yandex.ru
Вообще-то он писал, и много, притом разного, — только это не было художественной прозой (рассказы Харита стали появляться в периодике только в прошлом году): одних только научных и научно-популярных статей (по философии, истории религий, теологии, каббале) написал больше двух сотен, а кроме того — составил собственную, авторскую трёхтомную архитектурную энциклопедию, выдержавшую четыре переиздания (по одному из своих профессиональных обликов он архитектор) и монографию «Тайны святых писаний. Комментарии к Библии и Торе». Он вообще очень многое в жизни делал, — настолько, что не совсем понятно, как это всё укладывается в рамки одной биографии с двадцатью четырьмя часами в каждых сутках.
Участвовал в археологических раскопках в Греции, Италии, Франции, Израиле; в научных экспедициях на озеро Лох-Несс, в Пиренеи, в Страну Басков, в Египет, в Антарктиду. Был морским капитаном. Создал объединённый фонд, занимающийся исследованиями деятельности мозга и «необычных возможностей человека».
А по исходному образованию он — инженер-мостостроитель и весьма плодотворно работал по специальности (кстати: доктор технических наук, профессор). Внёс, пишут понимающие люди, важный вклад в теорию надёжности сооружений и в специальные технологии строительства и на излёте советской эпохи, в 1989-м, успел получить премию Ленинского комсомола в области науки и техники. В советское время заведовал лабораторией защиты транспортных сооружений в закрытом НИИ, в постсоветское — руководил крупным архитектурно-строительным холдингом, а затем как архитектор участвовал в реставрации исторических зданий, не только в нашей стране, но и в Италии и Великобритании. Изобрёл новый вид бетона: искусственный камень «с регулируемым внешним видом, цветом и характеристиками морозостойкости, водонепроницаемости и прочности» и соответствующую технологию. (Кстати же: получил медаль за вклад в развитие Москвы.) С начала нового века занялся исследованиями влияния архитектурного стиля зданий на здоровье человека. В междисциплинарном журнале «Модерн», который он тоже создал, публиковались исследования по архитектуре, видеоэкологии, психофизике, нейропсихологии, философии и религии.
И, кроме всего прочего, — каратист и мастер спорта по боксу.
«Ну не понимаю я этого. Не понимаю!..» — воскликнул в смятении наш корреспондент и отправился говорить с автором о корнях замысла «Рыбарей и виноградарей», о месте этого литературного (можно ли сказать «проекта», когда речь идёт о конце света?) — ну, скажем, предприятия в общем контексте его очень сложно устроенной деятельности и о связи разных её сторон друг с другом.
Ольга Балла-Гертман.
Как известно, возможный конец света уже описан в каноническом для нашей цивилизации Откровении Иоанна Богослова. Вы предлагаете собственный его вариант. Чем именно недостаточна, по вашему мнению, каноническая версия?
Михаил Харит.
Апокалипсис Иоанна — хорош. Проблема в том, что значение большинства слов в нём непонятно современному человеку. Люди читают совершенно не то, что написано.
Смысл слов и понятий меняется в истории очень быстро. Например, пятьдесят лет назад фраза современного школьника, сидящего у компьютера, «подхватил в сети вирус» была бы понята так: человек занимался рыбалкой и заразился чем-то (возможно, порезался). Апокалипсис же писался почти две тысячи лет назад. Культурно-религиозный пласт, стоящий за каждым его словом, сегодняшнему массовому сознанию совершенно неизвестен.
Недавно один из известных православных священнослужителей, занимающийся библейскими переводами, сказал мне: почти все русские православные уверены, что Николай Угодник — исконно русский святой. Информация о том, что он родился задолго до крещения Руси на территории современной Турции (в городе Патара в тогдашней римской провинции Ликия) воспринимается недоверчиво: «Он, что же, — турок?».
Вторая проблема — искажение смысла при пересказе и переводе. Три Евангелия (от Марка, от Луки и от Иоанна) и Апокалипсис были написаны по-гречески, но современные исследователи считают, что был арамейский первоисточник, может быть, даже не один. Потом тексты не раз переводились. Понятно, что культурно-историческая подоснова русских слов — совсем другая, чем у арамейских…
Возвращаясь к Апокалипсису: этот текст надо объяснять при помощи современного понятийного аппарата. Человек, который возьмётся это делать, должен разбираться в древней иудаистике, истории, мистико-философских воззрениях двухтысячелетней давности, современных теологических исследованиях, новейших естественно научных теориях, понимать арамейский, древнегреческий, изучить тысячи диссертаций на тему Апокалипсиса (многих из которых нет в свободном доступе) и многое, многое другое…
В романе «Рыбари и виноградари» предлагается понимание Апокалипсиса как космического процесса, имеющего свои законы (аллегорическим языком описанные у Иоанна). И главное: этот взгляд не заслонён догмой.
«Догма» — это вообще проблема нашей цивилизации. На мой взгляд (и это совсем не догма) — наша цивилизация насквозь догматична. Наука учит нас доверять признанным авторитетам, каждый новый шаг даётся весьма непросто. Раньше учёных жгли, теперь не печатают… В религии, политике, психологии, морали — всё подчинено догме. Кто-то скажет: а как иначе? Оказывается, можно иначе: у древних суфиев существовала практика, согласно которой учитель задавал вопросы, а ученик самостоятельно искал на них ответы. И этот личный поиск был главнее «правильного ответа». Считалось, что «правильного» ответа вообще не существует. Так растили мудрецов.
Думаю, истина где-то посередине. С одной стороны, нужно изучать предшествующий опыт, с другой — думать самому. Сейчас явный перекос в сторону догматичности: людей активно отучают думать. Даже в фильмах часто бывает «смех за кадром», подсказывающий, когда надо смеяться. Нас, как животных, учат ставить крестик (лайк) в нужный квадрат. При этом общепринятая догма так часто меняется, что человеческая мораль уже не успевает вслед за ней. Например, большинство классических книг с точки зрения современных догм нетолерантны, неэтичны и т.д. В мультфильме «Ну, погоди» волк курит. А помните, в СССР был «Моральный кодекс строителя коммунизма»? И где теперь этот кодекс?
Ольга Балла-Гертман.
Поговорим об истории идеи и её корнях. Как вы вообще пришли к мысли создать альтернативную едва ли не всем известным версию судьбы мироздания — а тем самым, неминуемо, и собственную версию его устройства, персональную онтологию? В какой мере, как вам кажется, это вам удалось? Кстати, сколько лет у вас ушло на работу над романом?
Михаил Харит.
Первый роман «Рыбари и виноградари. Королева принимает по субботам» создавался примерно пять лет. Его вторая часть, «Рыбари и виноградари. В начале перемен», — ещё пять.
Но история возникновения идеи уходит аж в прошлый век.
После окончания института мне предложили участвовать в экспедиции в Сибирь. Сначала цель экспедиции казалась обычной. Дело в том, что прокладка гигантской железнодорожной Байкало-Амурской магистрали (БАМ) вызвала новое освоение Сибири. Через таёжные леса прокладывались дороги, строились мосты, тоннели, посёлки, линии связи. Но оказалось, что в некоторых местах новые сооружения очень быстро приходили в негодность. Естественно, заподозрили обычную халтуру местных строительных управлений, тем более, что на многих объектах работали бывшие заключённые. Надо было сделать полную инспекцию сооружений, найти виновных.
Задача выглядела простой, мы пробирались на вездеходах в самую дикую глушь, фиксировали, фотографировали. Вечером — костёр, рыбалка, гитара. В составе экспедиции было несколько бородатых чудаков-физиков. Они-то первыми и забили тревогу. Их приборы фиксировали что-то странное. Темы бесед у ночного костра постепенно уходили в сторону от строительных норм и правил. Вспоминались шаманские легенды, страшилки, инопланетяне и прочая фантастическая романтика. Этому весьма способствовали звуки ночной тайги и крепкие напитки, расширяющие сознание…
Потом и у инженеров накопились необъяснимые факты. Информацию сложили — и получили совершенный бред. Например, в некоторых областях коррозия металла ускорялась десятикратно. Бетон разрушался в сотни раз быстрее, чем обычно. Выходила какая-то чертовщина. Было обнаружено несколько аномальных зон, и не только в известных местах, вроде «Витимского эпицентра», «Высоты 611» или «Тунгуски».
«Чертовщина» была доложена наверх, но по традиции наказали строителей.
Неожиданно мне предложили участие ещё в нескольких подобных экспедициях. В итоге я объездил аномальные зоны Карелии, предгорий Тянь-Шаня и другие. Собственно, тогда я и понял главную мысль романа «Рыбари и виноградари»: мы почти ничего не знаем о мире, в котором живём. Реальность вокруг намного сложнее, чем кажется нашим органам чувств.
Постепенно я вошёл в тему, изучал христианство, иудаизм, мусульманство, индуизм, буддизм… Затем дошли руки до мистико-философских учений (каббала, теософия, масонство…). Поучаствовал в нескольких международных археологических экспедициях.
И неожиданно познакомился с одним из героев будущего романа, а затем и со всеми остальными. В итоге меня крепко затянуло в странный мир. Затем я начал самостоятельно путешествовать в поисках доказательств возникавшей теории. Была кругосветка, была Арктика и Антарктика, горы и пустыни, — много чего было.
Всё это сложилось в объёмную дилогию «Рыбари и виноградари».
Ольга Балла-Гертман.
В чём ваше видение священной истории (а это ведь именно священная история, правда? — основные события романа происходят ведь на духовном плане) может быть названо радикально новым и в какой мере оно продолжает уже существующие традиции? На какие источники вы опирались, создавая свою версию устройства мироздания и его судьбы?
Михаил Харит.
История, даже священная, на мой взгляд, очень политизирована. Это понятно и нормально. У каждого народа есть тысячи рассказов о чудесах, которые сыплются как из мешка, только тронь. Часть этих историй забраковали, оставив те, которым договорились верить. В разные эпохи вера кардинально менялась. Долгое время женщина не считалась человеком, а беременность возникала от простуды. И всех это устраивало. Так что мы живём в «договорной» реальности, оформленной в виде свода наук, морали и правил. Один из параграфов такого соглашения — «священная история».
Наверное, и мне не удалось избежать культурно-политических наслоений в собственном разуме. Хотя я постарался максимально непредвзято опереться на фундамент религий, исторические хроники, современные научные данные и собственные исследования.
Вдобавок в 2000 году в Москве произошло не всеми замеченное, но на самом деле весьма значимое событие: собралась команда единомышленников, начавших выпускать журнал «Модерн», который позиционировался как журнал «духовного поиска». Многие известные учёные восприняли этот журнал как площадку для своих «нетрадиционных» идей.
При журнале существовал клуб, который назывался «Гостиная журнала “Модерн”». Раз в неделю проходили удивительные чаепития с беседами до утра. В те времена в России ещё не было сегодняшнего интернета, и люди общались вживую. В клубе приезжали научные работники из Санкт-Петербурга, Академгородков Новосибирска, Иркутска, Томска. К учёным присоединялись колдуны, политики, астрологи, актёры…
Думаю, это была хорошая академическая база для новых идей и теорий. К сожалению, в 2009 журнал был закрыт.
В 2006 году вышла моя книга «Тайны Святых писаний. Комментарии к Библии и Торе», объединившая множество исследований. Она была проиллюстрирована фотографиями на библейские темы, моделями были многочисленные гости клуба «Модерн». Даже Владимир Жириновский снялся в образе римского префекта Иудеи Понтия Пилата.
Всё это стало фундаментом романа «Рыбари и виноградари». Что получилось — судить читателю.
Ольга Балла-Гертман.
Но ведь интересно ваше собственное восприятие сделанного. Понятно, что читатели будут судить каждый со своей колокольни. А как устроена ваша личная колокольня и что с неё видно?
Михаил Харит.
Мне роман нравится: люблю перечитывать свои книги, удивляясь, как здорово написано. Но хочу пояснить очень важный момент любого творчества. Убеждён, что большинство идей, приходящих к писателям, художникам, учёным, посланы из некого космического информационного источника. Религиозные люди называют этот источник — Богом. Поэтому, на мой взгляд, важно, чтобы там, в сердце мироздания, остались довольны моей работой.
Ольга Балла-Гертман.
Ваш роман относят к «магическому реализму». Справедливо ли это, по-вашему, и как вы понимаете «магический реализм», если это он? (А если вдруг нет, то что?) Какие — помимо онтологических и эсхатологических — стояли перед вами чисто художественные задачи?
Михаил Харит.
Если понимать магический реализм как художественный метод, где магические элементы включены в реалистическую картину мира, то, конечно, мои книги можно так назвать. Хотя само понятие «магии» очень относительно. Например, в Ветхом Завете (и Торе) существует заповедь мыть руки перед едой. То есть обычная гигиена рассматривалась как религиозно-мистическая практика. Большинство достижений современной цивилизации с точки зрения средневековья — чистое колдовство. Помните, колдунья говорила: «Катись, яблочко по тарелочке, покажи путь-дорогу»? Теперь это наш повседневный навигатор, на нём даже яблочко как символ корпорации имеется…
О художественных задачах. Мне давно хотелось описать одни и те же события с точки зрения очень разных людей. Нам часто внушают, что люди в среднем одинаковы и при всех, даже серьёзных различиях они думают, мечтают, любят и ненавидят единообразно. Человечество пытаются унифицировать, заставить мыслить и реагировать на внешние раздражители на один лад. Современный мир построен для некоего «среднего человека». К нему адаптированы школьные программы, высота потолков в квартирах и всё остальное. Это огромная ошибка. Мне кажется, то, что люди (и страны) разучились договариваться, — следствие этой изначальной ошибки.
Мы ищем братьев по разуму в далёком космосе. А они рядом, некоторые даже спят на соседней подушке. Ведь психологи давно говорят о том, что женский и мужской разум функционируют очень по-разному.
Деятельность мозга каждого человека весьма отличается. Многие слышали документальную историю Билли Миллигана — человека внутри разума которого жило двадцать четыре совершенно разные личности. Представляете, насколько мозг этого человека был непохож на обычный.
На мой взгляд, всю систему общения нужно строить исходя из посылки, что другой человек — инопланетный пришелец со своим понятийным, культурным, духовным аппаратом. Наверное, с инопланетным пришельцем мы будем максимально аккуратны в своей категоричности и непримиримости взглядов. Почему мы так не ведём себя в повседневной жизни, предпочитая быть всегда правыми — а не счастливыми?
Ольга Балла-Гертман.
А разве правота и счастье противоречат друг другу? Почему?
Михаил Харит.
Каждый человек думает, что знает, каким должен быть окружающий мир. И люди испытывают дискомфорт, когда реальность не соответствует их ожиданиям. Многие уверены, что знают, как правильно должен вести себя муж, жена, ребёнок, родители, начальник, друзья, правительство…. Многие при этом пытаются «исправлять» всё, до чего могут дотянуться. Как говорится: «Всё было в общем-то не плохо, пока не стали исправлять…».
Внутренняя правда, за которую люди готовы отдать жизнь, может быть глобальной (идеи «всеобщего братства», торжества справедливости, верность отдельно взятой религии, приверженность «мировой революции» и т.д.) или, казалось бы, мелкой, частной (после шести часов есть нельзя, я обязана похудеть, настоящая любовь не терпит измены, мясо — вредно и т.д.). Причём в течение жизни эти убеждения зачастую меняются, но человек упрямо продолжает портить себе жизнь в борьбе за них.
В романе «Рыбари и виноградари» нет «правильной точки зрения». В книге нет доминирующего мнения автора. Повествование идёт исходя из разных типов людей: от относительно привычного — до сознания мага, ведьмы, младенца в материнской утробе и мозга девушки, принявшей на себя сознание Бога. Читатель получает разнообразную картину реальности и сам делает выводы. Мне представилось, что такой взгляд на наш мир будет интересен, тем более, что в роман основан на приключениях, путешествиях, детективных историях и даже юморе.
Ольга Балла-Гертман.
Какие литературные образцы были перед Вашими глазами при работе над романом? Кто из писателей на вас повлиял?
Михаил Харит.
Назову первую тройку любимых писателей: Диккенс, Фолкнер, Стейнбек.
У Диккенса я учился строить общую картину происходящего исходя из диалога персонажей. Читатель сам додумывает ситуацию по стилю, интонации и шуткам собеседников.
Фолкнер научил меня отойти от «красивости» текста в пользу настоящей речи. Читая его книги, ещё в институте, я первый раз задумался о том, что мы говорим друг с другом совсем не так, как пишут в книгах.
Для меня роман Стейнбека «Зима тревоги нашей» — образец настоящей литературы. Здесь за каждой фразой стоит много пластов знаний, и каждый читатель понимает её по-своему. Даже сейчас кто-то поймёт приведённое выше название как фразу о тревожной и холодной зиме, а кто-то вспомнит, что это цитата из «Ричарда III» Шекспира, и название сразу приобретёт совершенно другой смысл.
Ольга Балла-Гертман.
И вопрос самый жгучий — и при этом чисто практический, — ответ на него, думаю, будет важен для многих из нас, живущих в режиме многозадачной деятельности, хотя с вашей её, конечно, не сравнить, но всё-таки. Как, по каким принципам, с помощью каких приёмов у вас организована жизнь в пределах каждого дня, чтобы успевать всё нужное? (Хочется, честно сказать, перенять какие-нибудь техники самоорганизации.) Остаётся ли время на вольное необязательное существование? Важно ли оно для вас?
Михаил Харит.
Время — как сильный зверь, двигается бесшумно и не любит, когда его убивают.
Ещё в спорте понял, что за секунды можно проживать целую жизнь.
Когда делаешь что-то интересное мирозданию — тебе растягивают каждое мгновенье, превращая его в бесконечность.
У меня нет разделения времени на «вольное необязательное» и «рабочее». Всегда занимаюсь тем, что безумно интересно мне и, надеюсь, мирозданию. Поэтому с моей точки зрения — всё время отдыхаю. Помню, кто-то из критиков написал о моём романе: мол, герои какие-то странные, — они всё время путешествуют, вкусно едят и говорят о Боге. Но я так и живу…
Ольга Балла-Гертман.
Адекватно ли, по вашему мнению, роман был воспринят критиками и читателями?
Михаил Харит.
Как я уже говорил, все читатели разные. Общего мнения быть не может.
После выхода первой книги мне стали писать читатели не только из России, но из США, Германии, Франции, Израиля, Испании…
С удивлением я узнал, что есть фан-клубы «Рыбарей». Были люди, которые ругали книгу: мол, роман большой, а разгадки нет. Один загадки.
Но больше всего меня поразила бурная реакция в интернете «странных читателей», которые дружной массой писали: «Не читал и читать не буду. И другим не советую…». Были и такие, кто приводил фальшивые цитаты и на их основании указывал: «Ни в коем случае не читать!».
Видимо, роман нарушил какое-то равновесие и дал повод к беспокойству.
Ольга Балла-Гертман
А был ли он переведён на иностранные языки?
Михаил Харит.
Пока нет иностранных изданий, но уже сделанный перевод на английский показал, насколько трудно переводить подобные книги, поскольку за каждой фразой стоит очень много контекста, понятного русскоговорящим читателям. Думаю, над этим надо работать.
Ольга Балла-Гертман.
Насколько я понимаю, герои вашего романа, имеющие целью, вопреки предсказанному, спасти мир, вынуждены таким образом бросать вызов самому Богу и противостоять Ему. Приходится ли вам сталкиваться с возражениями и сопротивлением со стороны официальной церкви и как вы на них отвечаете?
Михаил Харит.
В романе всё не так просто. Я часто привожу в пример ромашку в саду и садовника. Для ромашки садовник — бесспорный Бог, единый и непостижимый. Он даёт и отнимает жизнь, наказывает прополкой и наслаждает поливом. Но давайте задумаемся. Над садовником есть директор ландшафтной фирмы. Над директором — государство со всем своим огромным бюрократическим аппаратом. Над всем этим — человеческая цивилизация. А дальше — бесконечная Вселенная… Кто влияет на жизнь ромашки? Садовник? Или налоговая инспекция, закрывшая ландшафтную фирму? Или какой-нибудь министр, изменивший условия садоводства? Или авиационная бомба, не дай бог упавшая в сад, вследствие возникшей войны?
Существует мнение, что наше мироустройство является отражением высших (духовных) миров. То есть, сначала что-то происходит там, а затем как тень отражается здесь. Это известный принцип Платона, который рассматривает наш мир как тени на стене пещеры от некоего костра.
Возможно, «наверху» мироустройство очень похоже на наше: «бюрократическая надстройка», уходящая в бесконечность. Которая не ведает, что творит, поскольку просто выполняет поступающие сверху распоряжения.
Именно поэтому молитва зачастую работает как запрос в поисковую систему Гугл. Выполняется бездумно и формально: просит человек на духовных практиках «раскрыть сердце» — и получает операцию на сердце…
Герои моего романа не воюют с Богом, они пытаются взаимодействовать со сложной «небесной» надстройкой, управляющей этим миром.
Кстати, нынешние мировые события также рассматриваются как отражение глобальных космических процессов. Например, в управляющую систему мироздания попадает вирус, ломающий и космическое, и земное.
Что касается реакции официальной церкви, — священнослужители, с которыми я общаюсь, весьма умные и не догматичные люди. Многие с интересом отнеслись к роману. Некоторые их замечания я учитывал при построении сюжета.
Ольга Балла-Гертман.
И наконец: а не предполагается ли продолжение?
Михаил Харит.
В «Рыбарях и виноградарях» один из героев в детстве нашёл тайник, где хранилась тетрадь его деда, волшебника, академика, генерала. Там были записаны необычные сказки-притчи, сочинённые им для своего внука.
Однажды ко мне в почту пришло письмо от загадочной незнакомки, которая попросила опубликовать ВСЕ сказки из этой тетради, в том числе не вошедшие в роман. Просила настойчиво и даже с некой мистической угрозой в подтексте.
Поскольку я уверен, что всё случайное в жизни, на самом деле, происходит нарочно, я в срочном порядке сел за работу. Так появилась новая книга, которую я планирую выпустить в 2022 году.
Книжная лавка «Ревизора.ru»
